Words of Wisdom in Monaco с Жан-Кристофом Майо

«Истинный гений без сердца — это нонсенс… Любовь! Любовь! Вот в чем душа гения», — писал Моцарт. Эти слова как нельзя лучше характеризуют Жан-Кристофа Майо, который уже больше тридцати лет руководит «Балетами Монте-Карло». Сам он признается в том, что ему трудно работать с незнакомыми людьми, а вот артисты его балетной труппы для него настоящая семья. Он даже открыл специальный оздоровительный центр, где танцовщики восстанавливаются после разного рода травм, неизбежных при высоких нагрузках.

Не менее важно для хореографа взаимопонимание с представителями других сфер искусства, без которых спектакль невозможен. Среди них, например, визуальный художник Эрнест Пиньон-Эрнест, придумавший сценографию для нескольких балетов Майо. «Я ничего не могу сделать один. Это командная работа», — говорит Жан-Кристоф.

Сегодня в его команде работают несколько десятков артистов разных национальностей, и в каждом Жан-Кристоф видит потенциального солиста и каждому готов дать шанс.

Hello Monaco: Жан-Кристоф, вы и сами в некотором смысле визуальный художник. К вам не подходят никакие точные определения, вы самобытны и не поддаетесь классификации. Согласны с этим?
Жан-Кристоф Майо: Мне нравится определение Розеллы Хайтауэр, которая учила меня танцу. Она называла меня «слиянием противоположностей». Я не согласен с тем, что если вы страстно любите некий способ художественного выражения, то будете непременно осуждать противоположный. Именно Розелла воспитала меня как артиста. Сама она одинаково ценила как великий классический репертуар, в частности, «Лебединое озеро», так и ультрасовременные постановки Доминика Багуэ. Этому же подходу я научился у отца, художника и сценографа, вечно окруженного самыми разными творческими людьми.

HM: Представим себе шкалу между классикой и современностью. В какой ее точке вы видите свое творчество?
Жан-Кристоф Майо: Мне нравится разнообразие. У меня никогда не было радикального видения какой-либо одной художественной формы. Я могу с удовольствием посмотреть нашумевший блокбастер, а через пару часов — заумное авторское кино. Поэтому мой балет находится в несколько особом положении. Он не принадлежит к какому-то конкретному художественному стилю и сам не является основой никакого стиля.

HM: Но ведь стиль Майо существует…
Жан-Кристоф Майо: Пожалуй, мне надо состариться, чтобы дать ему окончательное определение… Отвечу так: стиль Майо — это понимание того, что хореограф не является ни писателем, ни художником и что сущность хореографии состоит в умении делиться. Мое творчество невозможно без других людей. Я же не могу быть хореографом у себя дома. Для воплощения моих идей нужны танцовщики, без композитора не появится музыка, без художника — нужная сценография. Это единство совершенно очевидно. Мои спектакли могут нравиться, могут не нравиться, но в любом случае в них будет сложно выделить отдельные элементы, например, сказать, что хореография понравилась, а костюмы или сценография — нет. Спектакль — это единое целое. Конечно, балет придумывается одним человеком, но собственное эго всегда должно отступать перед важностью совместной работы.

HM: А удается ли танцорам усмирить свое эго? Не будем сбрасывать со счетов жертвы, которые им приходится приносить…
Жан-Кристоф Майо: Я бы сказал, что танцоры — единственные, кто обладает волшебной силой доносить до зрителя мои задумки. Ведь, как только поднимается занавес, я уже больше не могу ни на что повлиять. Мое детище больше мне не принадлежит. Поэтому доверительные отношения между нами просто обязательны. Вот почему я как хореограф не работаю с другими балетными труппами. В этом мое серьезное отличие. Я просто не могу работать с незнакомыми людьми. Я нуждаюсь в сотрудничестве, в согласии и поэтому часто говорю, что дело не в самой хореографии, а в том, с кем именно я ее воплощаю… Это в каком-то смысле напоминает кулинарию. Для меня главным является вкус еды. Моя мама потрясающе готовила. А в современной кухне на первый план выходит визуальная составляющая, что, на мой взгляд, не вполне оправданно. Ведь, по сути, нет ничего вкуснее куска жареной ветчины с картофельной запеканкой… То же самое можно сказать и о танце. Иногда слишком многое делается ради зрелищности. И тогда драгоценная хореографическая основа в чистом виде просто теряется. Для меня самый любимый момент в работе над спектаклем — это последний прогон без декораций, без костюмов и света. Только танец, который может сказать все…

HM: В наши дни балетмейстеры все чаще используют в своих спектаклях видео. Что вы думаете об этой моде?
Жан-Кристоф Майо: Видео отвлекает на себя все внимание. Это очень мощный прием, и лично я использую его с большой осторожностью. Это как духи, которыми обливаются в надежде скрыть посредственность.

HM: В какой степени, по вашему мнению, следует сохранить академический балет?
Жан-Кристоф Майо: Классическая техника сегодня вымирает из-за своей бескомпромиссности. Навязывая слишком жесткие критерии, она перестает соответствовать духу времени. В академическом танце требуются идеально пропорциональное тело с хорошим ку-де-пье, длинные руки, длинные ноги… Точно так же трудно себе представить на сцене классического оперного певца с неподходящими голосовыми связками. Но я все-таки не отвергаю классическую школу. По моему мнению, правильно подготовленный классический танцор, умеющий работать и в современных постановках, будет более востребован. А вот наоборот гораздо сложнее… Для меня важно опираться на классику, при этом беря лучшее от современности.

HM: Можно ли сказать, что классика больше напоминает полет, тогда как современной хореографии свойственна некая приземленность?
Жан-Кристоф Майо: Именно так. Классический танец бросает вызов гравитации, а современный ее использует. В классическом танце артисты балета, как нам кажется, без каких-либо усилий преодолевают силу притяжения, и в этом есть нечто неземное… А современный танец, напротив, подчеркивает силу тела и его осязаемость… Мне нравится думать, что мои работы — это идеальное слияние этих двух начал. Могу сравнить это с политикой: максимально близкими к идеалу должны быть центристские партии. Однако всех раздражает то, что этот идеал трудно описать и тем более достичь. Свою собственную борьбу я веду давно. Я начал карьеру во Франции в 1983 году, на пике популярности современного танца, и должен сказать, что в те времена защита академического танца обходилась дорого… Я страдал и запутался… Мне потребовалось уехать в Монако, чтобы вновь обрести мир танца на пуантах. Принцесса Каролина тогда нашла правильные слова, сказав: «Нам нужно уметь доставлять удовольствие, не пытаясь угодить». По моему мнению, именно этим и занимается балетная труппа Монте-Карло. Самого себя я считаю кем-то вроде врача общей практики. С одной стороны, есть ученые, а с другой — практикующие врачи, которые прописывают изобретенные этими учеными лекарства. Я принадлежу ко второй категории. Возможно, я ничего и не изобрел, но последние сорок лет люди с удовольствием смотрят мои балеты.

HM: Изначально вы были танцовщиком. Насколько тяжело было отказаться от балета из-за травмы? Ведь сломанное колено можно восстановить…
Жан-Кристоф Майо: Это болезненная для меня тема… Конечно, восстановить колено было можно. Я ведь был отличным танцовщиком, весьма одаренным. Но мне не хватило смелости и сил продолжать. Балет требует невероятной силы воли. Я всегда говорю, что даже самый плохой артист балета вызывает у меня восхищение. В каком-то смысле с этой травмой мне даже повезло. Я учился хореографии в консерватории Тура с семи лет и просто не знал, как сообщить родителям, которые многим пожертвовали ради моей учебы, что прекращаю танцевать. А оставив танец после перелома колена, я понял, что в действительности мне нравится управлять балетной труппой. Иметь нескольких единомышленников, с которыми можно делать великие дела. Самому подбирать этих людей.

HM: Какие события особенно повлияли на вашу карьеру?
Жан-Кристоф Майо: Смерть отца. Он был моим наставником, а я — его отражением. Мне было важно его мнение по поводу всего, чем я занимался. Когда он ушел из жизни, моя работа кардинально изменилась. Тогда я и приехал в Монако. В 1992 году, когда я поставил «Дитя и волшебство», директор местной труппы подал в отставку, а я к тому времени уже был знаком с принцессой Каролиной. В Монако мне хорошо, с этой страной я на одной волне. Это маленькое и довольно изолированное государство, которое при этом прекрасно функционирует. Мне удалось создать здесь все то, о чем в другом месте я не мог бы и мечтать. А еще мы придумали фантастический проект F(ê)aites de la danse (Давайте потанцуем), благодаря которому любой желающий может научиться танцевать.  В Монако я один, и я считаю своим долгом дать этой стране все самое лучшее, на что только способен танец.

HM: Еще одна болезненная тема — конец карьеры ваших артистов…
Жан-Кристоф Майо: Давайте не будем об этом! С каждым годом мне все больнее говорить кому-то, что пришло его время уйти. Это так жестоко! К сожалению, в районе сорока лет это неизбежно. У хореографов та же самая проблема: на репетициях я больше не могу показывать те балетные па, которые мне легко давались двадцать лет назад. К счастью, у меня есть Бернис Коппьетерс, которая делает это за меня. Я все-таки не хочу упрощать хореографию своих постановок, к тому же у нас в репертуаре есть несколько великих балетов, рассчитанных на двадцатилетних танцовщиков.

HM: Наносит ли балет ущерб здоровью?
Жан-Кристоф Майо: Конечно. В балете не обойтись без травм. С другой стороны, регулярная танцевальная практика поддерживает динамичность и координацию тела. А еще весьма впечатляющие когнитивные способности! Однако если говорить о профессионалах, то с определенного возраста всем восстанавливаться непросто.

HM: Все знают о железной дисциплине в балете. Молодежь все еще к этому готова?
Жан-Кристоф Майо: Танец требует семи часов практики шесть дней в неделю. Это сильнейшая зависимость. То же самое можно сказать о спорте. За великим успехом всегда стоит феноменальный труд. Никого не смущает то, что ради красивого пресса люди по четыре часа проводят в тренажерном зале. При этом профессиональные занятия классическим танцем вдруг почему-то стали считаться аморальными! Мы специально создали оздоровительный центр для того, чтобы поддерживать в наилучшей форме каждого участника нашей труппы. Но в балете действительно особые требования… На протяжении танцевальной карьеры мы активно вовлекаем в работу те мышцы, которые иначе бы никогда не использовались. Это непросто, поскольку танец — это нечто навязанное извне, не органичное для тела.

HM: Каковы сегодняшние требования к весу? В какой-то момент многие артисты балета оказались на грани анорексии…
Жан-Кристоф Майо: А вы можете себе представить «Лебединое озеро» в исполнении тридцати двух упитанных лебедей..? Справедливости ради скажу, что сегодня балетные труппы все-таки стараются избегать крайностей. Лично мои требования вполне соответствуют канонам эстетики.

HM: Важна ли для артиста балета физическая красота?
Жан-Кристоф Майо: Это дополнительный плюс. Все зависит от репертуара. В моей труппе пятьдесят танцовщиков двадцати двух национальностей. Я всегда выбирал танцовщиков по двум критериям. Во-первых, это физические и технические возможности, которые должны соответствовать моим ожиданиям как хореографа. Во-вторых, что еще более важно, — адекватность и понимание того, что в труппе нужно уметь ладить и уважать друг друга. Приверженность делу, смирение и готовность принимать различия — вот ключевые для нас понятия. Главное — проникнуться духом труппы и обуздать свое эго. Например, задача кордебалета — подчеркнуть мастерство солиста. И этому посвящена большая часть времени, которое кордебалет проводит на сцене. Это непросто, потому что танцовщики — это не какая-то безликая масса, это артисты, наконец это творческие люди. Поэтому я стремлюсь создать такую труппу, в которой каждый готов помочь другому. Все наши танцовщики — потенциальные солисты, а любая прима может однажды оказаться в кордебалете.

HM: Это просто какой-то островок социализма в Княжестве…
Жан-Кристоф Майо: Что-то в этом роде. Однажды принцесса Каролина на вопрос, почему она выбрала именно меня, в шутку ответила: «Я не стала бы нанимать хореографа, с которым не могу выпить после спектакля». Для нас основополагающим является человеческое измерение. Всех объединяет общая цель.

HM: Какие качества необходимы, чтобы стать прима-балериной?
Жан-Кристоф Майо: Самопожертвование и полная самоотдача. Умение всегда делать больше, чем требуется, и развивать способности, данные природой. И наконец, харизма, которая, на мой взгляд, во многом сопряжена с великодушием. Я редко видел по-настоящему великих танцоров, которые не испытывали бы удовольствия, делясь с другими своими достижениями.

HM: Можете ли вы рассказать нам о своих проектах?
Жан-Кристоф Майо: Я не человек проектов. Я здесь уже тридцать один год. Можно сказать, что я прожил в Монако тридцать одну жизнь. Над новым сезоном я размышляю перед его началом. В репертуаре появляются новые балеты, одни танцоры уходят, другие приходят. Планирование на два-три года вперед приводит меня в ужас! С Княжеством мне необыкновенно повезло. Здесь я могу резко менять планы, я не привязан к опере… И это настоящая роскошь. Вот сейчас, например, я думаю о предстоящем декабре. Тогда как другие труппы уже планируют сезон 2026–2027… В миланском театре «Ла Скала» я встретил украинского хореографа Алексея Ратманского и пригласил его в следующем году приехать к нам. Мне нравятся подобные встречи, открывающие новые возможности.

Кроме того, в сентябре выйдет книга о моей работе. Я решил, что в книге стоит рассказать о том, что уже сделано здесь, в Монако, благодаря постоянным творческим обменам. Книга будет посвящена «Балетам Монте-Карло», а обложку для нее придумает Эрнест Пиньон-Эрнест.

HM: Каким будет следующее творение Майо?
Жан-Кристоф Майо: Пока не знаю, каким, но оно точно будет. Есть несколько идей. Дождемся следующего сезона.

HM: Есть ли у вас мечта?
Жан-Кристоф Майо: Я хотел бы снять фильм без слов. Как бы вернуться к немому кино в менее гротескной форме. Ведь движения тела могут рассказать все, что угодно. Движение всегда исходит от мысли. И все это будет сниматься в максимально естественной обстановке. Мне нужен кто-то, кто поможет мне начать, подтолкнет меня. Тогда все получится.